Три года движения;

Борнмут щекотал меня ледяными морскими ветрами, обещая одноночное счастье, растянувшееся на месяцы - бесконечные дни, наполненные экстатическим предвкушением праздника, освещенные северным солнцем - холодные и наполненные.

Словно потрепанная шлюха в парче, мехах и драгоценностях, Ницца манила слепящим блеском грехопадения, отдаваясь на языке сладостью порока; оказавшись на поверку пустой и беспечной, как глупая девка, она оставила меня разочарованной на пустынном пляже напротив Негреско - обнаженную, обманутую, камнем лежащую в ласковой лазурной воде, с зажатым в руке Перно.

Стамбул встречал меня хаосом: широко раскрывая объятия, приглашал влиться и раствориться в нескончаемом гуле безбрежного города. Настороженно наблюдая, как он заманивает меня, приторно улыбаясь и услужливо раскрывая все двери молодой и красивой ябанджи, я прокладывала тропу сквозь нескончаемые узкие улицы, заполоненные оборванцами и котами. День изо дня я ходила смотреть на Босфор - наблюдая, как дрейфуют рыбацкие судна и чайки кружатся над искрящейся серебряной гладью, я старалась найти в себе каплю любви, что оставила бы меня в этом городе. Но ничего не нашла.

Вернувшись в Киев, я не ждала ничего. Дни перетекали в дни, бесцветные и тоскливые, обремененные тяжестью ожидания и неведения. Я лишилась контроля, лишилась стабильности и повисла в бездумном полете, не находя ни в чем смысла.
Я достигла дна. Казалось, что камень на моей шее ничто иное, как последствие глупого выбора - решения вернуться домой, где ничто, кроме серости меланхолии и вялых страданий меня не ждет.

Толчок.